Когда это было?
   Когда это было, сейчас наверное уже и не вспомнить. Память выуживает лишь 
обрывки, чего-то светлого, и безвозвратно потерянного. И всегда не хотелось 
идти домой, казалось, если сейчас уйдешь, то пропустишь самое главное. А когда 
отец крикнет с балкона, с огромной обидой, плетёшься к подъезду. 

   Взбегаешь по лестничным пролетам, перелетая через две ступеньки, к ужину и 
к чистой постели, а в голове даже мысли не возникает, что дома этого может не 
быть. Да и от куда взяться этим мыслям, тогда "я" не думал от том,
что буду есть, и где буду спать. 

   Каждый день приносил что-то новое, вокруг было столько всего: за каждым 
углом целая вселенная, где ни копни, всюду клад. Детское, необузданное 
воображение набирало силу и сметало реальность к черту, оставляя ее на долю 
взрослых. И пускай они смеются, ворчат, психуют, ходят, за чем-то, на свою 
дурацкую работу. Пусть для них это палка с двумя ручками, слепые они, что бы 
увидеть что это самый настоящий автомат, которым я буду убивать врага, не 
важно какого, главное врага, кричать что есть мочи, потому что иначе не услышат 
- всюду взрывы, пули свистят над головой, а мне позарез нужна огневая 
поддержка, что бы выпрыгнуть из окопа и обрушить на них град пуль. А после, в 
грязи и с порванной штаниной, явиться домой, что бы завтра все повторить. 

   Хотя какое там завтра, ни о каком завтра и речи быть не может, не забивал 
тогда "я" себе этим голову, тогда, было только "сегодня". И это "сегодня" я 
ждал, как, наверно, ничего в жизни уже ни буду ждать.

   А в это время, где далеко-далеко, огромные неумолимые куранты, 
отстукивали, с нарастающим темпом, свой страшный ритм. Увеличивалась цифра, 
которой обозначали мой класс, в идиотском и непонятном месте, которое 
взрослые называли школой. 

   В какой-то, неуловимый момент, в голове поселилась маленькая крупинка 
сомнения, которой суждено было превратиться в огромную глыбу, встав на 
которую можно устоять в этом мире. Тогда же появилось чувство чего-то 
неизбежного, огромная черная стена, которую никак не обойти, и не перелезть.

   Дети очень рано задумываются о смерти, чем очень удивляют своих 
родителей, и последние успокаивая своих напуганных дочек или сыновей, говорят 
им, что все будет хорошо, мама ни когда от них не уйдет, но они не верят, 
маленькие человечки, очень хорошо чувствуют ложь, даже если мы сами в нее 
верим. 

   И девочка которая играет с куклами, скоро умрет, в место нее появится 
грубоватая "девушка-подросток", и мечтать она будет совсем не а куклах. А 
мальчишку, который совсем недавно, бегал по двору, заменит нервный мужчина, 
исправно ходящий на работу.

   Видимо в те далекие времена, тот кем я был, чувствовал свою скорую гибель, 
поэтому он оставил мне множество своих эпитафий, накарябанных детской рукой. 
Их можно найти, но надо очень постараться, одна из них мне особенно 
запомнилась. На крышке старого ящика, смахнув пыль, я увидел его имя выбитое 
гвоздями: "ВАНЯ", буква "я" была незакончена. От этой надписи меня бросило в 
дрожь и к горлу подступил ком, на какое-то мгновение мне даже показалось, что 
он  жив, и сейчас стоит рядом, глядит мне в глаза, и говорит: "Ну что же ты встал?! 
Побежали, тебя уже ждут! Помнишь мы сделали шалаш, сейчас разведем там 
костер, там стоит банка с муравьями, которых ты хотел увести домой! Ну что ты 
стоишь как столб?"

   Видение было настолько реальным, что я пошатнулся, вспомнил вдруг, и 
шалаш и банку. Я почти побежал, сердце щемило, и так захотелось не думать ни 
о чем, бежать не чувствуя ног, не уставая, не знать самых простых вещей и 
верить в то, что всё всегда будет таким как сейчас.